У него был странный недоверчивый взгляд чужого по отношению ко мне. А если было долго смотреть на какую-нибудь деталь его лица - на нос или, ещё вернее, в глаза, он начинал выдвигаться из зеркала навстречу мне, а всё, что окружало его там, напротив, расплывалось, теряло привычную комнатную окраску, подёргивалось призрачным мерцанием. Иной мир, иные правила игры в жизнь.
И ещё я знала, что могла бы поговорить с ним, если бы захотела. Но я ни разу не захотела. Я только смотрела и смотрела в его глаза, а он неслышно и почти незаметно взгляду приближался ко мне в каком-то жутком парении, готовый откликнуться на первое же слово, какое бы не сорвалось с моих скованных страхом губ. Да и что я могла сказать ему? Все мои заботы слишком мелки для такой беседы, слишком ничтожны, как и все те слова, которые я знала. Разговаривать же с ним нужно на особом, нечеловеческом языке.
Наверное, эти странные свидания с человеком из зеркала длились не более минут, но мне они казались вечностью. Я уходила с них разбитой, опустошенной, подавленной - своей слабостью, незащищенностью перед чем-то тёмным, неведомым мне - перед тем, чего мне никогда не изведать и не понять. Потом это подавленное состояние рассеивалось, забывалось. Я даже жалела, что не прервала таинство, не заговорила...
И только нет-нет, да и появлялось вдруг ощущение сопрочастности к ТОМУ взгляду из зеркала на саму себя. Взгляду, пронзающего насквозь, вырывающего в иное измерение, законы которого стирают грань между мной и им - человеком из зеркала.
А сейчас человек из зеркала растворился во мне - бессловестный и тягостный, как невесёлый ум. Я явственно ощущаю, как он изнутри меня обводит окружающее отстраненным, испытывающим взглядом, фиксируя до мельчайших подробностей каждый жест, каждый звук, каждое движение души. Холодный взгляд знатока на театральные подмостки, где разыгрывается спектакль, уже не единожды им виденный.
©, рукопись, 1982 г.
